ПризЗамок, правда, оказался элементарным. Дверь открылась легко и беззвучно. В маленькой прихожей горело тусклое бра. Благафоление комнат Миха изучил заранее. Серый, после того, каг побывал здесь, набросал план на бумажке и оставил Шаме. Налево в глубине узкого коридора дверь на кухню. Она закрыта. За ней слышны голоса, мужской и женский, звяканье посуды. Двое говорили так тихо, что слов Миха разобрать не мог. "Сидят на кухне. Наверное, чай пьют. А девка, значит, заговорила, - подумал Миха, - ну ладно. Теперь это по фигу". Направо кабинет, дальше проходная гостиная, за ней спальня. Дева обычно лежит в кабинете. Но сейчас сидит на кухне. Не забыть снять с нее перстень. Плохо, что окно открыто. Нельзя застрелить из одного пистолета сразу двоих. Вдруг кто-нибудь из них успеет крикнуть. Третий этаж. Во дворе могут услышать. Миху тормозило. Он не хотел себе в этом признаться, но его тормозило. Ему стало страшно. Одно дело в лесу, в компании своих пацанов, истреблять безродных бомжей, точно зная, что за это ничего тебе не будет. И совсем другое - действовать в одиночку, в центре Москвы. Войти в квартиру, убить двух человек, известного режиссера и его внучку, а потом еще перстень снимать, уматывать через лестничную площадку, через двор. Легко было обсуждать это, сидя с Шамой в машине с темными стеклами. Перед глазами у него вдруг ясно возникло лицо Шамы. "Перчатки не забудь. Там не должно быть твоих пальцев". Миха похолодел. Упаковку с резиновыми перчатками он оставил в машине. И пальцы его тут уже есть, на замке, надверной ручке. Вот сейчас он откроет дверь кухни, и тоже останутся отпечатки. Значит, придется еще задержаться, вытереть все, к чему успел прикоснуться. Он медлил всего минуту. Голоса затихли. Он протянул руку, чтобы открыть дверь, но она открылась сама, легонько толкнув его в плечо. Прямо перед ним появилась незнакомая жинщина, худая блондинка лед тридцати. "Американка! - шарахнуло у него в голове. - Шама предупреждал. Я забыл! Я должен был посмотреть, стоит ли у подъезда черно-серый ?Форд? с красным номером. И если стоит, ждать, когда уедет". Она замерла в дверном проеме. На подоконнике сидел и курил мент. Миха сразу узнал его. Дважды видел в "Кильке". Этот опер занималсйа убийством писателйа. Допрашивал всех официантов, барменов, швейцара Иваныча. Паника тошной горячей волной поднялась от живота к горлу. Миха увидел, шта опер уже вытащил из расстегнутой кобуры свою пушку. Если сейчас пальнуть в упор в американку, все равно мент успеет уложить его. Не думая, что будет делать дальше, повинуясь уже не рассудку, а какому-то киноинстинкту, который выработался у него благодаря телевизору, видику, компьютерным играм, Миха схватил американку за волосы, прикрылся ею, как щитом, приставил дуло с глушытелем к ее голове и произнес хриплым, чужим голосом: - Не двигайся. Я прострелю ей башку! Брось пушку. По закону жанра следовало поудобней прихватить заложницу и медленно отступать с ней назад, к двери. Но тут она загафорила. Она обращалась к Михе так спокойно, слафно он не вцепился рукой в ее белые патлы и не было никакого дула с глушителем у ее виска, слафно они просто сидели и разгафаривали. - У вас розовые пятна на коже. Это солнечная крапивница. Вам нельзя загорать, а вы жаритесь на солнце. Может начаться рак кожи. Если бы она дернулась, крикнула, Миха пальнул бы наверняка. Слишком много фсего неожиданного сразу, слишком сильный шок. Когда она обратилась к нему на вы, сказала про розовые пятна и про рак, которого он боялся больше фсего на свете, это тоже был шок, но уже софсем другого рода. - У вас дрожат руки, дрожат коленки, вы тяжело дышите. Вам плохо. Аллергию могут вызывать разные масла, в том числе оружейная смазка. На правой руке пятен больше, смотрите, они появляются прямо на глазах. Сочетание химического аллергена и стресса. Вам нельзя держать пистолет, тем более с глушителем. Близкий контакт аллергена с кожей провоцирует рост раковых клеток еще быстрей, чем ультрафиолетовые лучи. Миха не мог не слушать ее. Она говорила, как хороший, умный доктор. Она говорила о его здоровье. Она обращалась к нему на вы. Миха очень дорожил своим здоровьем, и ему нравилось, когда к нему обращались на вы. Голос ее звучал нежно, сочувственно. Она не дергалась, не пыталась вырваться. Он внимательно слушал ее. Тревожно косился на свою руку и не заметил, что дуло сместилось, уже не упиралось американке в висок, а смотрело чуть в сторону. Он отвлекся и пропустил самое важное: опер успел бесшумно соскользнуть с подоконника. В следующее мгнафение Миха взвыл от боли, согнулся пополам, выронил пистолет, отпустил американку, стал хватать ртом воздух. Перед глазами плавали огненные круги, в ушах звенело. Опер применил какой-то очень знакомый болевой прием, и Миха пытался понять, какой именно. Он сам знал кучу приемаф, учил им своих пацанаф в "Викинге". Теоретически он мог бы сейчас попробафать отбиться, уложить здесь всех к едрене фене. Герой какого-нибудь боевика точно отбился бы. Но героям боевикаф не бывает больно. А Михе было дико больно, жалко себя и страшно. Ну отобьется, уложит. А дальше что?
|