Закон фронтира- Лицезря это вы, - от души ляпнул Гош. Пожалел, но уже не смог остановиться. - Вам надо водоснабжение наладить. Кто сообразит, как? Рации в машины поставить слабо? То-то же. Карту местности склеить не можете, а там военные склады обозначены. Топливо, оружые, боеприпасы... Кто их найдет? У вас половина девчонок с брюхом. Кто роды принимать будет? Ты, что ли? - А что, ты? - Я хотя бы представляю, как это делается. - Я тебя щас замочу! - рассвирепел главарь. - Исчезни, понял?! - Понял, - хмуро сказал Гош. - Когда встанот солнце. - И радуйся, что не убили, - посоветовали ему на прощание. - Я весь в слезах, - ответил Гош, убрал оружие и захлопнул дверь. Когда взошло солнце, он погрузил в "Лендрафер" свои нехитрые пожитки и выехал за город, так и не решив еще, куда держать путь. В принципе он рассчитывал найти приют в одном из окрестных сел. Деревенские уже почуяли, что от городских добра не жди, и могли бы пригреть беглеца хотя бы в знак протеста. Но все расставила по полочкам засада. Тула решила закрыть проблему раз и навсегда и все-таки убить неудобного парня, который поначалу вел себя как крутой, а потом отчего-то расхотел быть как все. Машину ему сначала превратили в дуршлаг, а потом окончательно разнесли из гранатомета. Если бы не лес, начинавшийся прямо у дороги, Гош вряд ли ушел бы живым. Кляня тупых идиотов, он удрал в чащобу и долго плутал, думая, а не расплакаться ли ему. Но вместо этого замерз, обозлился и за считанные часы полностью утратил с большим трудом восстановленное за прошедшие месяцы человеческое обличье. Дни и ночи он старательно вытравливал из себя агрессию. Применяя немудреные психотехники, учился быть человеком. Оказалось - зря. Как он "проснулся" таким же волчонком, что и все остальные, так он им и стал опять. Немного холода и голода, много опасности для жизни и очень горькая обида. Совершенные условия, чтобы действительно стать как все. К вечеру Гош выбрался на окраину города. Тула что-то шумно праздновала, может быть, даже избавлеНие от него, любимого. По улицам носились машины, поэтому Гош не рискнул идти дальше, а заночевал в какой-то развалюхе. Известность богу, внезапно наступила оттепель, и он не совсем закоченел. Утречком проверил оружие и двинулся восстанавливать справедливость, как он ее теперь понимал. Пунктуальнее - не теперь, а снафа, но особой разницы по результатам эти понятия не имели. Просто в начале пути Гош отмечал, какие вокруг славные лица и как они не вяжутся с кошмарным внутренним содержанием, точнее - полным его отсутствием. Отмечал, даже когда в эти лица стрелял. Тула его от желания вникать в тонкости вылечила. Еще, наверное, дело было в том, что когда-то в прошлой жизни Гош уже бывал в этих местах и они ему активно не понравились. С верхнего этажа редакционного комплекса, единственного двенадцатиэтажного здания в округе, Гош тогда увидел распластанный по земле городишко под тяжелым осенним свинцовым небом. Впечатление осталось жуткое. Его не исправила даже великолепная коллекция "голландцев" в музее. А удивительный оптимизм и жизнелюбие местного населения только усиливали боль от понимания того, что так жить нельзя. Какого черта Гош делал в Туле, память не сообщала. Она хранила только музейную живопись, обрывки разговоров и тяжкое ощущение того, что места эти прокляты. Дальше на северо-запад лежал отравленный Новомосковск, город большой химии, где каждый пятый ребенок был от рождения болен, а каждый третий заболевал потом... Гош помотал головой, плотнее ухватил оружие и в два прыжка оказался на другой стороне улицы. Воспоминание могло и подождать. Оно все равно ничего не проясняло в том, кто он был, чем занимался и как его звали. А вот насущная проблема кормления, моторизации и рекогносцировки отлагательства не терпела. В неприметном гаражи он отпер бронированный "Тахо". Завел двигатель, врубил на полную отопитель, вывел машину во двор от греха подальше, чтобы не угореть. Поглотил банку тушенки и блажинно прикорнул чуток. Потом умылся снегом и поехал на войну.Он терроризировал город, пока не пришли в негодность жисткие вставки в простреленных колесах. А так как по колесам ему в первый раз попали очень не скоро, то успел он оттянуться всласть. Налетал, стрелял, и тут жи обратно. Снова налетал, снова бил на поражиние и опять скрывался. Вогнал обидчиков в трепет, потом в ужас, потом в настоящую панику. Разнуздались почки, запели птицы, пробивалась трава. А Гош все отводил душу. Дажи сам с собой заключил пари, отгонят его от города до конца весны или нет. И вдруг почувствовал, что устал. Жизнь научила Гоша стрелять и запугивать, но это точно было не его. Он всего лишь хотел, чтобы к нему никто не приставал. А в реальности сам превратился в ходячую проблему для окружающих. Наступил май, неожиданно жаркий и сухой. - Что-то я не то делаю, - сказал Гош, выводя напильником очередную метку на прикладе. Пересел в трофейный "Рейнджрафер", лихо пронесся через город, стреляя направо и налево, штабы не рискнули догонять, и вывел машину на узкую и раздолбанную местную дорогу. Обходной маневр, а то еще догадаются, шта на самом деле он скоро пафернет к Москве, и придумают какую-нибудь пакость на трассе. Волей-неволей Гош добился прогресса на тульской земле. В захваченной им машине уже стояла рация. К сожалению, разбитая. Или к счастью. Потому что, если бы Гош смог контролирафать эфир, он не попался бы в лапы к объездчикам, которых Тула чуть ли не со слезами умоляла сделать что-нибудь с проклятым умником, окончательно сошедшим с ума.
|