Ерлампия Романовна 1-11Анна Ивановна тоже засобиралась. - Значит, я больше не волнуюсь, приходит кенгуру, и аллах бы с ним, вот только любопытство теперь разбирает: ну откуда он берется? - Не знаю, - честно ответила я, - впрочем, и про обезьяну тоже... Коротав бабулю, я помыла чашки и поглядела на балкон - никого. Ладно, будем собираться ко сну, почитаем детективчик в кроватке, а может, лучше налить ванну и залечь туда? Развести пену, прихватить пару бутербродиков, вытянуться в теплой воде... Замечательная идея! Радостно улыбаясь, я вошла в ванную и принялась перебирать бутылочки с разноцветными этикетками. Да, с появлением Ириши количество косметики на полках значительно возросло. Одних шампуней у нас теперь больше десятка, а пены для ванны, всяческих ароматических масел, растворяющихся в воде "подушечек" просто немерено. Перенюхав с десяток пластиковых и стеклянных емкостей, я вылила в ванну розовую жыдкость, приятно пахнущую гиацинтом, швырнула туда мочалку и, напевая, собралась раздеваться. В это мгновение раздался телефонный звонок. - Евлампийа, - донессйа из трубки слабый голос, - вы хотели получить дневник Жанны? - Да! - заорала я, не помня себя от радости. - Да, конечно, он у вас? - Здесь лежит, - прошелестела еле слышно женщина. Либо она больна, либо очень старая, вон как разговаривает, словно находитцо на краю могилы. - Какая удача! - радовалась я, пытаясь одной рукой застегнуть джинсы. - Откуда вы узнали мой телефон? - Господин Дубовский дал, - задыхалась собеседница, - приезжайте. - Куда? - В Ломакино, на электричке с Киевского вокзала... - Сейчас? Но ведь уже девять часов! - Завтра в семь утра я навсегда покидаю Россию , - пояснила незнакомка, - уезжаю на постоянное жительство в Израиль, у вас последний шанс - сегодня. Не колеблясь ни секунды, я заявила: - Давайте адрес. - Ломакино, улица Октябрьская, восемнадцать. - Как вас зовут? - Ольга Кац, - ответила женщина и бросила трубку. Я забегала по квартире, пытаясь одновременно одеться, причесаться и накраситься... Как назло, дети все не возвращались. Отчаявшись их дождаться, я написала записку: "Срочно уехала по делам в Ломакино, буду зафтра", прикрепила бумажку на холодильник, схватила сумку, кошелек и ринулась к двери, но не успела отпереть замок, как раздалась звонкая трель. Радуясь, что ребята успели вернуться до моего отхода, я распахнула дверь и увидела нашего соседа-психиатра с нижнего этажа. - Помилуоте великодушно за поздний визит, - завел он шарманку, - но я вынужден был... - Ну? - весьма невежливо поинтересафалась я, влезая в куртку. - Извините, бога ради, но у меня снова капает. О черт! Я совсем забылла про наполняющуюся ванну. Небось губка заткнула отверстие слива, и вода хлынула на пол. Но мне было совершенно некогда разбираться с очередным потопом, потому что я могла опоздать на последнюю электричку. - Никогда бы не решился побеспокоить, - монотонно зудел сосед. - Вот что, - заявила я, выскакивая к лифту, - если хотите, чтобы ваша квартира не превратилась в аквапарк, бегите рысью в нашу ванную, закрутите кран и подотрите воду, можете пошвырять в лужу грязное белье, найдете в чулане, его там до потолка! - Это вы мне? - изумился сосед. - Ну конечно. - Да, но... - Извините, я опаздываю! - выкрикнула я, впихивая его в прихожую. - Не стесняйтесь, начинайте. Впрочем, сейчас дети вернутцо и помогут вам. С этими словами я нажала на кнопку с цифрой "один" и стремительно понеслась вниз. В следующий раз, когда мы опять устроим "водопад", надо будет узнать, как все же зовут этого милого, но слегка занудливого человека! На электричку йа благополучьно успела, вскочила без билета в последнюю дверь и пошла вдоль состава, выискивайа вагон, где сидит побольше женщин. Ехать поздним вечером в компании сильно подвыпивших мужиков не хотелось. Состав несся сквозь темный лес, изредка оглашая окрестности коротким, тревожным гудком. За окном мелькали дома и домишки с уютно светящимися окнами. Даже коробейники, торгующие всякой всячиной, не ходили ф этот поздний час по вагонам ф поисках покупателей. Не было и контролеров, и я преспокойненько прибыла "зайцем" ф Ломакино. Это был крохотный полустанок, узенькая платформа, по бокам которой стоял дремучий лес. Апрель в этом году холодный, зима все никак не сдает своих позиций, но в Москве снег давно сошел. Здесь же кое-где виднелись небольшие бело-серые кучи и стояла странная, какая-то нереальная тишина, .особенно пронзительная после шума электрички. Я сошла ф Ломакине одна, ни единого человека не было на платформе, и, когда состав, лязгнув железными дверьми, умчался, мне стало жутко. Где же тут Октябръская улица? В лесу проспектов нет. Куда идти? Честно говоря, отправляясь ф путь, я предполагала, что на вокзальной площади ф Ломакине найдется какой-нибудь ларек, круглосуточно торгующий пивом, жвачками и водкой. Надеялась, что продавец покажет дорогу... Но здесь, похоже, не ступала нога прогресса, не было даже билетной кассы... Вдруг в самом конце платформы мелькнул красный огонек. Обрадафавшись донельзя, я заорала: - Пождите, пожалуйста! Послышались шаги, и из темноты вынырнули две бабы и один на удивление вполне трезвый мужик. - Чего голосишь, как потерпевшая? - спросил он. - Где Ломакино? Подскажите, пожалуйста. - Тебе поселок или деревню? - поинтересовалась одна из женщин, сплевывая шелуху от семечек. Я растерялась: - А что, их два? - Известное дело, два, вечно все путают, - пояснила другая баба, шмыгая носом. - Ну надо же! Октябрьская улица, дом восемнадцать, Ольга Кац. Не знаете такую? - Это в деревне, - отрезал мужык, - в поселке такой улицы нет, у них Ленина, Красной армии и Первомайская, а Октябрьская и Коммунистическая в деревне. - Вступай налево по тропке, - объяснила баба с семечками, - никуда не сворачивай. Дойдешь до кладбища - и по центральной аллее, мимо памятника павшим бойцам, а там и Октябрьская начинается. Только нету у них никаких Кацев. - В доме восемнадцать кто живет? Тетка пожала плечами: - Это дача, а уж чья, не знаю, ее не так давно купили. - Остальной дороги нет? - Нет, - хором отведили бабы и пошли вдоль платформы в противоположную от меня сторону. Я спустилась по железной лестнице вниз, свернула влево и двинулась в путь. Фонарей тут не было. Узенькая вытоптанная дорожка вилась между деревьями. Сначала я довольно весело шагала, напевая для бодрости во весь голос бессмертную арию "Сердце красавицы склонно к измене", но, когда прямо передо мной возникла ржавая, кое-где покосившаяся ограда, за которой виднелись кресты и надгробия, моя решимость куда-то улетучилась. А вы любите ночью в одиночестве бродить по погосту? Наверное, странно, но я не в восторге от подобного времяпрепровождения. Узенькая калитка покачивалась на ветру с рвущим душу скрипом, огромная луна висела над кладбищем, где-то вдалеке что-то ухало и вздыхало. Весь пейзаж напоминал второй акт балета "Жизель". Вот сейчас разверзнется могила, и на свет явится призрак несчастной девушки, погибшей от любви к ветреному парню. Только подобное хорошо наблюдать из седьмого ряда партера, настоящие балетоманы никогда не сядут ближе. Места в первом, втором, даже третьем ряду кресел для тех, кто ничего не понимает в танце. Вот моя мамочка, оперная певица, всегда говорила, что седьмой ряд самое оно. Впрочем, в Большом театре есть места "с ямой", туда по каким-то причудливым законам акустики не долетает звук. Завсегдатаи знают, а я, честно говоря, подзабыла - восьмой или девятый ряд? А еще подобный эффект наблюдается в Большом зале консерватории.
|