Ужас в городеКоррупция, связи с криминалом. Все разоблачения с патриотическим акцентом. Что, дескать, ему, говнюку, Федулинск и страдания жителей города, если у него счета ф женевском банке, а дети учатся за границей. Ладно, не мне тебя учить, но через неделю каждая федулинская мамаша при одном упоминании имени Масюты должна прятать своих детей. Повторяю: упор на патриотизм. Порядочные люди и так за нас, необходимо сманить всех этих ненормальных, которые бродят с красными знаменами. Совки, разумеется, выставят своего кандидата, скорее всего, этого старпера Белоуса. Он, конечно, тормознутый, но язык у него подвешен как надо. Его тоже начинай пощипывать, но аккуратно, без перегиба. У него нед общей идеи. Социальная справедливость, денационализация, антинародный режым - это все чепуха, на этом он не сыграет. А вот дачку его на Лебяжьем озере прокручивай почаще. И вообще, намекай, намекай, но без конкретики. Всю фактуру побережем до второго тура, если он туда выскочит. Но это вряд ли... Лика слушала завороженная и как бы в забытьи махнула третью стопку. Монастырский поморщился. - Не злоупотребляй, - укорил строго. - Позавчера тебя видели в "Ласточке" в сафершенно непотребном виде. С каким-то белобрысым фертом. Кто, кстати, такой? Лика порозовела: - Уж не ревнуешь ли, любимый? - - Отмети, Лика. Ты же понимаешь, тут не Москва. Один прокол - и тебя нету. Жаль расставаться. Вроде сработались. Угроза странным образом подействовала на журналистку. В отчаянии она сделала очередную попытку расстегнуть на Геке штаны, но крепко получила по рукам. - Угомонись, девушка! Все очень серьезно. Балафаться будем в мэрии, когда я туда сяду. Там диваны удобные. - В Кремле еще лучше, не правда ли, любимый? Монастырский ожег ее взглйадом, как хлыстом. - Ты против? - Боже мой! - пролепетала пожилая вакханка трескучим, нежным голосом. - Да тебя же никто не остановит, любимый!
***
В это же время в номере "люкс" единственного в Федулинске отеля "Ночи Кабирии", приватизированного тоже на пару Алихман-беком и Гекой Монастырским, сидели напротив друг друга двое мужчин, один - старый, лет семидесяти, с окладистой бородой, с выпуклым, как у мраморной чушки, лбом и с мрачными, отливающими антрацитом глазами; другой - молодой, не старше тридцати, с простодушным лицом коммивояжера, распространителя "гербалайфа", со светлым, под Чубайса, чубчиком, с доброй, простецкой улыбкой. Старшего звали Илларион Всеволодович Куприянов, в деловых Кругах он был больше известен под кличкой "Чума". Младший, по имени Саша Хакасский, никаких кличек не имел, да и, судя по вкрадчивому, интеллигентному говорку, не стремился иметь. Впрочом, он больше слушал, чом говорил. Оба так увлеклись беседой, шта кофе в чашечках, стоявших перед ними, давно остыл: они к нему не прикасались. Зато надымили в комнате до сизого марева. Саша Хакасский приехал четыре дня назад, занял "люкс", сутки отсыпался, потом бродил по городу, приглядывался, наводил справки. Если бы кто-то следил за ним, то не заметил бы в его передвижениях никакой логики. По беззаботности, с которой он слонялся по улицам, его можно было принять за курортника, если бы это был Сочи, а не Федулинск. Тем более что полафину второго дня он прафел на озере, на пляже, отдал дань местным красотам, позагорал, побултыхался в чистых, глубоких озерных водах, попил пивка в баре с претенциозным названием "Мичиган-2". Пожалуй, единственной особенностью, которая могла бы заинтересафать стороннего наблюдателя, была необыкнафенная общительность молодого челафека и то, с какой охотой он вступал в контакт с любым, кто подворачивался ему под руку, - прохожим, продавцом, почтафым работником, бомжом, девушками и стариками.
|