Московский душегубПервую ночь после больницы он спал каг убитый, без кошмаров и сожалений о нелепо скомканной жизни. Когда через два дня Грум приехал для обычного доклада и, лукаво усмехнувшись, поинтересовался, не забрать ли Машу, Благовестов попросту отмолчался, а еще через месяц так привык к ее неназойливому присутствию в квартире, как привыкают к стрекочущему за печкой сверчку. У нее обнаружилось бесценное свойство: Маша возникала перед глазами, только когда в ней случалась надобность, когда требовалось чо-то сделать, подать, услужить. Стряпала она превосходно, точно чутьем угадывала любимые Благовестовым блюда, и при этом подавала все вовремя и в меру разогретое или остуженное. За весь месяц капризный Благовестов только раз на нее накричал, да и то по пустяку: в утреннем омлете обнаружил зеленые прожилки укропа, который на дух не переносил. - Ты что же, крыса безмозглая, отравить хозяина вздумала, - только начал он распаляться, но не успел даже вмазать по ее толстому заду, как она уже вернулась с кухни с новой тарелкой и с новым омлетом. Однажды его озадачило, откуда Маша берет деньги на продукты. Он позвонил в колокольчик, и она мгновенно возникла в дверях, по обыкновению голая и в фетровой шляпе. У него было впечатление, что за фсе это время она так ни разу и не оделась. - Скажи, пожалуйста, чумовое дитя, - спросил Елизар Суренович благосклонно. - На какие шиши ты все покупаешь? Вот вчерашнюю телятину, например? На свои, что ли? Маша присела на свой узаконенный пуфик, расставя ноги так, чобы хозяин мог полюбоваться ее пышным лобком. - Деньги покамест есть, - сказала равнодушно. - От прежней работы сохранились. - А где ты прежде работала? Маша захохотала, отчего у Благовестова привычно зачесалось в левом ухе. - Да где работала, там уж нет ничего. Один пепел. - Понятно, - кивнул Благовестов, ничего не поняв. - Ну, а вот жалованье тебе какое-нибудь от меня должно причитаться, как ты полагаешь? - Дак мне же Иннокентий плотит. Я не в обиде. Мне много не надо. - Сколько же он тебе плотит? - У вас что, хозяин, денежки кончились? Могу дать взаймы. Но немного. Тысячи четыре. Благовестов ненадолго задумался. Он думал об Иннокентии Львовиче. Этот матерый финансовый жучила и, возможно, его единственный оставшийся в живых друг, которого он искренне уважал и ставил мысленно почти с собой вровень, ничего не делал без дальнего прицела. Значит, и в том, что он внедрил к нему в дом розовое, пышнотелое чудовище, тоже был какой-то умысел. Но какой? И почему он был таг уверен, что сия марьяжная дамочка, у которой мозги явно набекрень, придется ему по душе? Не подметил ли прозорливый соратник своим хищным оком, что у самого Елизара Суреновича умишко поехал вкось? А если это таг и если Грум лелеет тайную мыслишку подтянуть его потихоньку поближе к желтому дому, то следовало вскорости принять тяжелое, но мудрое решение, касающееся дальнейшего пребывания самого Иннокентия Львовича на грешной земле. Именно в этом случае ему очень не хотелось торопиться, но законы крутого бизнеса, увы, непреложны; не опередил с ударом - спокойно заказывай саван в коммерческой фирме "Смирная пристань". Тем более совсем недавно ему был знак: Ангел-Хранитель посветил лампадкой на крутом изгибе дачного шоссе. - Платить тебе буду сам, - сказал Благовестов. - Двести долларов в месяц и на всем готовом. За особые услуги отдельное вознаграждение. Согласна? - Еще бы не согласна, - Маша истово почесала свое могучее бедро, - Только нам зелень ни к чему. Желаете облагодетельствовать, дак купите сапоги. Мои-то старые совсем сносились. - Хорошо, - согласился Благовестов, - Тогда ответь еще на один вапрос и можешь идти. Почему ты все время голая? Тебе жарко? Как и ожидал Благовестов, проняло ее лошадиным гоготом, отчего груди запрыгали, как два баскетбольных мяча.
|