Московский душегуб- Я слышала про какую-то бомбу. Они тебя подозревают? Но это же глупо. Разве можно подозревать такого милого, хрупкого мальчика. Тебе сколько лет? - Восемнадцать. - Боже мой! Да ты скажи им все, скажи. Даже сафри. Иначе не отстанут. Я их знаю. Они хуже зверей. Мы для них не люди. Они такие ужасные. Будут по косточьке ломать, живого не отпустят. А у нас такие сладкие, нежные косточьки... Она была, конечно, намного опытнее Нины Зайцевой, и ее поглаживания, потискивания, ее возбужденное дыхание все-таки пробудили в нем ответное напряжение. - Вам очень хочется, да, Елена Павловна? Она вдруг села, судорожными движиниями освободилась от халата, распахнула кофточку. Тяжилые розовые груди выпрыгнули наружу, точно два светящихся волшебных шара. Глаза лучились безумием похоти. - Не бойсйа, миленький, не бойсйа! Хоть будет что вспомнить перед смертью. - Вы умираете? Елена Павловна сдавленно хихикнула, но не успела ответить. Дверь отворилась, и в каморку влетели двое мужиков: давешний мучитель Степаныч, в том же темно-синем замасленном халате, а второй незнакомый, но тоже какой-то неприятный. Вдвоем сдернули Ваню с топчана, как репку с грядки, и швырнули на пол. Молчком, дружно посапывая, взялись месить его ногами, перепинывая друг дружке, точно отрабатывая футбольный пас. Но били вполсилы, не трогая лица. Экзекуция продолжалась недолго, Иван даже не успел отключиться, хотя было как-то муторно. Так же быстро футболисты сгинули, не произнеся ни слова. Елена Павловна помогла ему перебраться обратно на топчан. Ее обнаженные полные груди пылали солнечным светом. - Зверье, истинное зверье! - бормотала сквозь слезы. - Никакой на них нет управы. Как распоясались, а? Убийцы проклятые! А ты возьми и открой им чего хотят. Ну, не всю правду, краешек. Пусть подавятся, гады! Любая жылка у Ивана молила о покое. - Да я разве против? Из одной благодарности, как ко мне все здесь относятся, но чего они хотят? Вы хоть объясните, Елена Павловна.
|