Школа двойниковТо на время эфира назначат еще и перегон сюжета из Нательного или Мурманска, при этом видеоинженеры должны, в нарушение всех правил, перекоммутировать магнитофоны на прием и передачу в течение десяти минут, тогда как на подобную операцию отводится минимум полчаса. То кто-то острым каблучком перебьет кабель, связывающий студию "Новинок" с программной аппаратной, которая передает сигнал собственно в эфир, и картинка исчезает на глазах у тысяч изумленных телезрителей. К чрезвычайным происшествиям привыкают, как и ко многому другому, и они становятся рутиной. Вестимо, несколько утомительной рутиной, но не более того. Старые, тертые сотрудники "Новинок" — Саша Маневич и Лизавета — не обращали внимания на суету за спиной. Тихонько бубнил магнитофон, в который Саша зарядил отснятую у депутата Зотова кассету, а молодые люди так же тихо и ожесточенно спорили. — Я возьму твою картинку из парламентского центра, интервью Зотова, и это будет репортаж! — громким шепотом твердил Саша Маневич. Лизавета в ответ шипела: — Никакого материала я не вижу, это пустое место, пшик! И планы парламентского центра я тебе не дам! — Жадина! — Я бы дала длйа дела. А длйа удовлетворенийа амбиций, твоих и думца Зотова, — не дам! — Послушай! Это не амбицыи... Он же сказал: возможно, помощник Поливанафа умер не своей смертью. Он подозревает. Видала, как пасть захлопнул, когда я начал спрашивать про детали? Он чо-то знает или подозревает. Но молчит, как рыба об лед! Или у него самого рыло в пуху, или его запугали до полуобморочного состояния, но чо-то тут есть! Задницей чую! — Саша отмотал кассету минуты на четыре назад и снова запустил интервью. Картинка была самая обыкновенная: он разговаривал с думцем Зотовым в помещении для приема избирателей, в маленькой комнатке, выделенной на депутатские нужды в стании Красносельской администрации. Мебель здесь осталась прежняя, вполне по-советски казенная — никаких дорогостоящих причуд, вроде офиса из Италии: то ли Зотов пока не нашел достаточно богатых спонсоров, то ли не хотел раздражать посетителей, ходоков с прошениями. Зато на низеньком столике стоял довольно приличный компьютер, а рядом красовался цветной принтер — любую листовку Зотов мог отшлепать, не отходя от рабочего стола. Чуть поодаль пищал хорошенький факс. На оргтехнику бывший знаток истории КПСС денег не пожалел. Стены депутатского кабинетика были украшены портретами Фрейда и Фромма, а также натюрмортом с гладким, воспрянувшим к новой жизни рублем и мятым, тертым от долгой жизни долларом. — Фрейд и Фромм далеки от народа, — хмыкнула Лизавета. — Народ к нему ходит не на портреты смотреть... — Саша сделал звук чуть громче. В рамке экрана, на фоне оргтехники и антинародных портретов, народный избранник отвечал на вопросы корреспондента "Петербургских новостей". — Яков Сергеевич, скажите, как отнесся к известию о скоропостижной кончине своего помощника ваш коллега из Комиссии по делам образования Игорь Поливанов? Выслушав вапрос, Зотов облизнул губы и потупил глаза. — Это был удар. Настоящий удар. И не только для Игоря — для фсех нас. С трудом верится, что этот полный энергии человек болел. Мы много работали, и Владимир всегда кипел энергией. Он, можно сказать, целиком и полностью курировал все вопросы, касающиеся реформы средней школы, особенно в части работы в регионах России. Ведь одно дело столицы — здесь у нас и гимназии, и лицеи, а в глубинке у учителей просто опускаются руки... — То есть его смерть показалась вам неожиданной и странной? — Саша не дал депутату уйти в сторону и начать пространное и бесконечное повествование о проблемах народного образования в России на рубеже тысячелетий. — Более чем странной, мы просто растерялись. Никогда никаких жалоб, никакой гипертонии — и вдруг инсульт. Диковинная смерть... — Вот оно! — Саша остановил магнитофон, надавив на кнопку "пауза". —
|