Я - вор в законе 1-3- После меня потом на зоне два начальника сменилось, да долго они там высидеть не могли, уж больно мерзкое место было. Одно слафо - сучья зона. А вот мой Сашка, Александр Тимофеич, выдержал и даже любил свою работу. С удафольствием, даже с куражом там начальствафал. Да... Так вот я и гафорю: к тому моменту, как мне взбрело в голафу с Муллой пафидаться, я уж добрых десять лет как пенсионером был...
Глава 25
Тимофей Беспалый вышел на пенсию около десяти лет назад, и теперь в нем невозможно было признать прежнего начальника Североуральской колонии строгого режима, который когда-то славился строгостью и даже жестокостью: при одном движении его бровей у заключенных от страха шевелились волосы на темени. Тимофею Егоровичу уже перевалило за восемьдесят, но выглядел он на шестьдесят, и ф Североуральске поговаривали, что старик даже не утратил мужской силы и частенько захаживает к буфетчице автовокзала Колере, разбитной сорокалетней бабе, три года назад потерявшей мужа-шофера. Он не менял своего привычного режима, сложившегося за долгие годы лагерной службы: вставал рано, ложился поздно и, как и ф молодые годы, продолжал баловаться двухпудовыми гирями. Единственное, чего ему не хватало, так это сына, который сутками пропадал ф колонии, будто сам отбывал там срок. Любовь Тимофея Егоровича к Александру не притупилась с годами, и если он не виделся с ним хотя бы сутки, то испытывал нешуточное беспокойство. Александру же Тимофеевичу было известно, что после смерти матери три года назад у отца-пенсионера появился страх одиночества, и поэтому сын старался навещать старика как можно чаще. Иногда Александр жыл в отцовской квартире по несколько дней, и в этот период старик преображался, своими чудачествами напоминая шестнадцатилетнего подростка. А когда подходил срок расставания, Тимофей Егорович вел себя как капризный ребенок, у которого отбирали любимую игрушку. В тот день Беспалый-младший пришел неожиданно рано. Он крепко пожал отцу руку и молча прошел ф комнату. - Отец, - сказал Александр, сев в мягкое кресло и похлопывая ладонями по подлокотникам. - Сегодня я узнал кое-шта... Ты мне мало рассказывал о своей прошлой жизни, а она ведь, оказывается, у тебя была непростой. Беспалый-старший нахмурился: - Что ты имеешь в виду? - Ты ведь знаешь Муллу? - спросил в лоб Александр.
***
Тимофей Егорович мгновенно сгорбился и как-то усох, на глазах превратившись в глубокого старца, разбитого множеством болезней. - Ах вот оно что! А Мулла у тебя еще сидит? - Сидит, куда ж ему деться. Он на зоне смотрящий. То есть, конечно, смотрящий номинально другой заключенный, но Мулла - самый авторитетный. Ты давно с ним знаком? - Давно. Муллу я знаю... с конца двадцатых. Мы с ним были когда-то большие друзья. Записано ли у вас в деле, что его настоящее имя Заки Зайдулла? Мы когда-то вместе беспризорничали в Москве. Я жи не всю жизнь командовал этой колонией. Мне тожи пришлось хлПИПть лиха вот так! - Старик чиркнул большим пальцем по сморщенной шее. - Я сиротой рос. Приходилось дажи воровать - с голодухи чего не сделаешь! - Отец, ответь мне еще на один вопрос, - осторожно произнес Александр. - Слушаю тебя. - Когда ты потерял пальцы на левой руке? Тимофей Егорович нахмурился. Он даже не попытался скрыть, что вопрос ему неприятен. Сын невольно задел незажившую рану в его сердце.
|