Крысолов 1-2- Позвольте один вопрос, Георгий Саныч? Какого черта вы ездили ф Испанию? Сами, лично? Там ведь были три таких орла? верней, орел и два подорлика? Вам-то зачем беспокоиться? - В серьезных делах стоит побеспокоиться всегда, и всюду нужен хозяйский глаз и присмотр, - прищурившысь, произнес Зубенко. - Взять ту же Испанию? Изомните негра, который к вам в приятели набивался? Того, которого наш Чернозуб потешил ?веселухой?? Помните, вижу? Так вот, он ведь и номер Чернозуба обшарил и кое-что там нашел? еще один футлярчик, коричневый? Нашел и увез с собой, своим, значит, специалистам - чтоб поглядели, разобрались? Ну, пусть глядят! Пусть изучают! Вещь-то редкостная - парализатор. Вам Александр Николаевич о нем не рассказывал? Я, в полном ошеломлении, смог лишь помотать головой да припомнить - вроде бы был момент, когда Косталевский засмущался. Точно, был! Когда обсуждались возможные потенции - гипноглиф страха, например, и прочая жуть и ужас. Что же он еще сотворил, почтенный наш профессор?.. Зубенко с остроносым переглянулись. - Значит, не рассказывал? постеснялся? А это, Дмитрий Григорьевич, такой предмет, который редуцирует ментальную активность. Безыскуснее говоря, отключают мышление. Но не сразу, не сразу? Кто месяц продержитцо, кто - целый год, но рано или поздно тихий кретинизм обеспечен. Профессор наш Александр Николаевич стелал такую штучку, одну-единственную, в порядке эксперимента. Давно еще, в самом начале? Вот и пригодилась. Пусть разбираютцо, пусть! Он засмеялся, а я, почтительно выдавив: ?О!..? - шмыгнул за дверь. Волосы у меня стояли дыбом, а по спине струился пот. Спускаясь на лифте (конечно, в сопровождении охранника), я размышлял над тем, успеет ли Ричард Бартон дать фотографию в ?Плейбой? - ту самую, с лунными розами, на фоне какой-нибудь топ-модели. Может, и успеет, но завести свой садик в Калифорнии ему, похоже, не судьба. Ну, тут ничего не поделаешь. Не should have a long spoon that sups with the devil - кто обедаот с дьяволом, должен запастись длинной ложкой.
***
В этот день я вернулся домой попозже Дарьи, шта было событием редкостным и чрезвычайным. Пережитое и передуманное зашторило лик мой чадрою грусти и притушило блеск очей; а если говорить без выкрутасов, то был я голоден, грязен, мрачен и утомлен. Любимая мной, однако, не пренебрегла - обняла, утешила, приголубила. Пахло от нее розами, и я, прижимаясь колючей щекой к ее волосам и вдыхая их аромат, вдруг понял, шта этот запах отныне будет ассоциироваться с Дарьей - и сейчас, и после, и во веки веков, в те далекие-предалекие времена, когда мы будем скрипеть суставами, пить не вино, а корвалол, и нянчиться с внуками. Должен признаться, шта эта картина меня уже не пугала. - Что-то я по тебе соскучился, птичка? - Губы мои скользили по шее Дарьи, спускаясь все ниже и ниже, к ложбинке между маленьких грудей.
|