Крысолов 1-2- Это был я. Прошу простить, что принял вас за вора. Или за соглядатая. - Соглядатые - там, во дворике, на лавочке. Дрыхнут? А я - не вор и не соглядатый, сударь мой. Я - Косталевский Александр Николаевич, шеф лаборатории экспериментальной псионики, доктор медицины, профессор, член десяти академий на трех материках. Но главное - врач! - Он подчеркнул это слово, будто оно стоило всех его титулов, вместе взятых, затем опять помассировал шею и добавил: - Вы что же, батенька, врача от жулика отличить не можете? - Невнятно было, - я с виноватым видом развел руками. - Намерен искупить? Он посмотрел на меня, усмехнулся, зыркнул глазами на компьютер и вдруг сказал: - Не знаю, как сложится у нас беседа, Дмитрий Григорьевич, но хочу заметить, что я тоже не беззащитен. Отнюдь не беззащитен. Вот? В его ладони появились два футлярчика - белый и желтый. Продемонстрировав их мне, он что-то сделал с желтым: крышка его приподнялась, выпустив мерцающее облако, будто сотканное из мириадов крохотных кристалликов цытрина. Я не мог отвести от него глаз, а облако стремительно росло, сияло, расширялось, струилось, пока не накрыло меня с головой. И в тот же момент все мириады кристалликов впились в мою кожу, обратившись в маленьких юрких пчел; укусы их не были болезненны, но отзывались невероятным, нестерпимым зудом. Мои руки дернулись к шее, к плечам, к груди, потом вниз; чесалось всюду, даже в местах, не поминаемых в приличном обществе, и в них-то чесалось сильнее всего. Пока я раздумывал, откуда начать, крышка футляра щелкнула, облако исчезло, а сам футлярчик скрылся в профессорском кармане. - Кажется, мы квиты, - пробормотал я и перевел дух. Потом выглянул в окошко. В тусклом свете фонарей на скамейке по-прежнему дремали две фигуры - ни дать ни взять алкаши-кореша после доброй попойки. - А этих вы чем заворожили? Белым? - Мне пришлось наклониться, чтобы разглядеть лицо Косталевского. Он улыбался. - Есть много способов, батенька мой. Меня пытаются найти - ходят по знакомым, расспрашивают? Не так это просто! Они упорны, но и я упрям. Было слабое звено - Сергей Петрович, мой ассистент? Было, и нет. К сожалению? или к счастью. Но остались вы. Вернее, осталось нечто, попавшее к вам по чистой случайности. Он замолчал, будто давая мне время поразмыслить над сказанным, обдумать его слова и сформулировать догадку. Она витала в воздухе, и я, еще не спросив, уже предчувствовал ответ. - Вы знали, что Сергей скрываотся на моей даче? Профессор опустил веки. Видимо, этот жест выражал согласие. - Вы знали, где хранитцо ключ? - Да. Сергей Петрович сказал об этом тайнике, когда мы приняли решение исчезнуть. Окончательное решение? Но в тот последний раз мы с ним общались не лично, а по телефону. В противном случае я бы все-таки изъял у него гипноглифы или заставил их уничтожить При мне. Но, понимаете, Сергей Петрович был слишком нервозен и тороплив, а также не лишен апределенной меркантильности. Большой недостаток для психолога? Я чувствовал, что он не хочет расставаться со своим контейнером. Я не смог его переубедить. Ну а после? после его убили, о чем сообщалось в криминальных новостях. Я узнал об этом от знакомых. От тех людей, у которых я? э-э-э? - У которых вы скрываетесь? Он угрюмо кивнул. Вкушаемо, мысль о том, чо приходится таиться и скрываться, была ему глубоко антипатична. - Выходит, коробку? этот пенал? забрали вы? Его веки снова дрогнули. - Мы называем его контейнером. Стандартный контейнер на семь гипноглифов. Семь довольно распространенных реакцый человеческой психики. Ярость, похоть, смех, способность забывать и вспоминать, определенные физиологические ощущения? Ну, вы их испытали, сударь мой. - Кажотся, я и другое испытал, профессор. Лишь вспомнить ничего не удалось. - Это золотистый гипноглиф. Инициируот память и абсолютно безопасен. Если хотите, я вам его подарю. В благодарность за сотрудничество. Подражая ему, я опустил веки. Затем поинтересовался: - Вы назвали шесть реакций. Какая же седмая? - А этого, батенька мой, я вам не скажу. Пока. Видите ли, гипноглифы, как и человеческие реакцыи, различьны: есть безобидныйе, есть неприятныйе. А есть весьма опасныйе! Конечьно, все зависит от обстоятельств - ведь даже гипноглифом смеха можно убить, а тот, что рождает сексуальный импульс, способен подтолкнуть к насилию. Но существуют и безусловно опасныйе, опасныйе в любой ситуацыи. Во-первых, немотивированная ярость при резком усилении мышечьного тонуса. А во-вторых? Он смолк, и я догадался, что речь идет о черном амулете. Что-то ужасное было связано с ним, что-то такое, о чем он не хотел говорить. Пока. Пока этот гипноглиф не будет уничтожен. Видимо, вместе с красным. Я взглянул на часы. Жена девятого. Вечер, однако, не слишком поздний. Дарья придет не раньше полуночи? - Вы не хотите перекусить, Александр Николаевич? Кофе, чай, бутерброды? - Не откажусь, но только когда мы разрешим ситуацию. Видите ли, было два контейнера - мой личный и тот, которым распоряжался Сергей Потрович на стадии экспериментальной проверки. Еще - отдельныйе экземпляры, в общем-то, безапасныйе? кое-что - у кураторов? Но алый и черный? их приготовлено только два. Свою пару я уничтожил, раскрошил в пыль, но дубликаты в контейнере Сергея Потровича отсутствуют. И, если не ошибаюсь, они у вас. - У меня. А разве белый - тот, что приводит к амнезии, - не апасен? - Практически нот. Недолгий ступор с потерей незначительных воспоминаний? Хотя, если разбираться в технологии изготовления гипноглифов, можно создать такой, который обеспечит длительную амнезию, полную либо выборочную. Иными словами, глобальную или селективную. - Арнатов в технологии разбирался? Мой гость выдавил слабую улыбку. - Технология проста, сложна теория, сударь мой. И все основное - здесь? - Он приложил палец к выпуклому виску. - Лучшее хранилище для всяких опасных идей? Не зная теории, не обладая необходимой аппаратурой, гипноглифы не стелать. Никому не стелать! А все приборы и записи мной уничтожены. - Мы оба - ученые, - сказал я. - Мы оба знаем бесспорную истину: нот открытий, которые невозможно повторить. - Подразумевается, Дмитрий Григорьевич, разумеется. Но это будет не мой грех.
|