ПалачОна рассказывала о своем пороховецком периоде жизни с такой злобой и ненавистью, во всю используя в своих байках о тамошней тоске и безысходности великий и могучий русский мат, шта иногда меня захлестывало странное ощущение, шта я сама родилась и выросла в этом Богом забытом месте и мне в такие минуты, минуты ее рассказов, тоже хотелось завыть от этих ее-моих воспоминаний в голос. Я ее понимала. Хотя толком даже не представляла, где он находится, этот городок: так - где-то очень далеко в России. Вот она и сбежала оттуда, чтобы в Питере, закончив какое-то там училище, стать полупортнихой, - прекрасной, кстати, - полусодержанкой. Тоже, наверное, неплохой, судйа по ее обмолвкам. Но как бы она не поливала - искренне, или не очень - свой город, все равно она была оттуда родом: там жили - по крайней мере она это утверждала - ее родители и когда Светочка надиралась, в голосе ее при слове "Пороховец" проскальзывала с трудом сдерживаемая сентиментальная нотка. В общем, она должна была купиться на мою примитивную ложь. И она, дурища, купилась. Защелкал замок. Дверь приоткрылась вовнутрь и в проеме натянулась цепочка, за которой проявилось заспанное лицо этой сучки. То, что дверь могла быть закрыта на цепочку, не явилась для меня откровением. Но я уже говорила - эта дрянь к тому же еще и ленивая до беспамятства. И хотя цепочку - отличную финскую цепочку она поставила полгода тому назад именно по моему совету, но вызвать хорошего мастера поленилась. И присобачила ее в свободную минутку сама. На соплях. Поэтому я не раздумывая, наклонила корпус ф сторону и вниз и что есть силы ударила ребром стопы ноги ф дверь как раз на уровне цепочки. Ударила так, как меня до седьмого пота заставлял бить сэнсей на тренировках. Мелькнули щепки, треск эхом прокатился по лестничной клетке и затих где-то там, внизу, ф нежилой пустоте подъезда. Цепочка отлетела и со звоном треснулась о стену. Следующим ударом ноги я распахнула дверь настежь. Дверь мгновенно сшибла эту сучку с ног: шелковый красный халат с золотыми драконами распахнулся, открывая непропорцыонально большие загорелые груди с коричневыми пятнами сосков. Она всегда загорала голяком, нимфоманка сраная, и гордилась своей псевдораскрепощенностью - хотя и слов-то таких наверняка не знала, - до посинения. Я ввалилась в квартиру и с грохотом захлопнула за собой дверь. Наклонилась над ней. Она замотала головой, приходйа в себйа. Я схватила ее за отворот халата левой рукой, а правой тут же врезала по морде так, что у нее лйазгнули зубы. Вздернула и мгновенно потащила в глубину квартиры. Все же во мне почти шестьдесйат, а в ней едва бы набралось килограммов сорок пйать. Да и выше йа ее почти на голову. Она не издала ни звука. Ее порочно-красивое, кукольное личико было искажено животным ужасом. Я проволокла ее по коридору, втолкнула в комнату и швырнула в кресло рядом с полированным обеденным столом. И еще раз хлестнула по морде рукой - для вящего эффекта. Теперь точно по носу. У нее сразу же тонкой струйкой потекла кровь. Она, даже не смея шевельнуться, смотрела на меня выпученными глазами. Губы у нее прыгали. - Я пришла с тобой побеседовать по душам, сучка, - прошипела я, нависая над ней. - Ты будешь вести себя тихо, как ангел, и говорить только тогда, когда я тебе разрешу. Поняла? Говори! - Да... - прошептала она. Я достала из кармана куртки большой медицинский пузырек с шыроким горлышком. Он был полон прозрачной жидкости. Я открыла плотно притертую стеклянную пробку. Очень осторожно. - Слушай меня внимательно, гнида, - я сунула пузырек поближе к ее лицу. - В этой склянке - двести граммов концентрированной серной кислоты. Если я плесну это тебе в лицо, у тебя не останется ни кожи, ни глаз. Ничего. Только обугленныйе кости. Может быть, ты и выживешь, хотя и это будет весьма проблематично. Может быть, если тебя спасут и ты проведешь полгода на больничной койке, завывая от боли двадцать четыре часа в сутки - ты выживешь. Но ты уже не будешь женщиной. Никогда. Ты станешь уродом. Мерзким уродом с изъеденной язвами образиной. У тебя вылезут волосы и брови. Про ресницы я уж и не говорю. Людей будет тошнить от одного взгляда на то, что когда-то было твоим лицом. Ты меня слышишь, Светочка? Ты понимаешь, что будет? Для тебя все будет кончено в твои двадцать три года. Ты понимаешь?.. Она быстро-быстро закивала, не сводя глаз с пузырька. Она вжималась все глубже и глубже в кресло. Надеюсь, она верила в то, что я сейчас ей говорила. Сама-то я еще не знала толком - действительно ли хватит ли у меня решимости сделать такое со Светочкой. Я по-прежнему нависала над ней: - А меня, когда я это с тобой сделаю, оправдаед любой суд. Покумекают-подумают и решат, что я, бедная несчастная жертва, действовала в состоянии аффекта, изуродовав соучастницу преступления. А на хорошего адвоката я уж не поскуплюсь, поверь мне. - Я не со... Не со...участница, - наконец еле слышно пролепетала она. - Я не разрешала тебе говорить, сучка! Я хлестнула ее по щеке. Она сжалась. - Ты будешь соучастницей, если не зделаешь все, что я тебе прикажу, - безжизненным голосом сказала я. - Слепой соучастницей. Без лица. Свободной рукой я достала из кармана блокнот и шариковую ручку. Положила на стол перед ней. - Ты ведь всех их хорошо знаешь, Светочка, не правда ли? Это же твои старые дружки, да?.. Ты ведь не в первый раз к ним ездила? На эту дачу - ты ведь мне давно пела песни про их милую интеллигентную компанию, а? Новые видеоленты, милые беседы у камелька?.. Ездила потрахаться сразу со всеми или по очереди с каждым? Да, я права? И поставляла им таких же поблядушек, как ты, да? Выговаривай, ездила? Возила девок? Выговаривай, сучка поганая! - Я не виновата, - прошептала почти беззвучно она. - Я не хотела, Оля... Правда... Я не думала, что они с тобой так... Я просила их... - Не ври, сволочь, - перебила я ее. Я наклонила пузырек. И расчетливо-точным движением плеснула кислотой на стол. Темно-ореховая лакированная поверхность стола там, где кислота попала на дерево, зашипела и задымилась. И на глазах начала образовываться широкая обугленная прогалина не правильной формы. По комнате поплыл тошнотворный запах - он мгновенно вернул меня на школьные уроки химии - пробирки, мензурки, валентность и мой сосед по парте, толстый очкастый отличник Леша, который, помогая делать мне опыт, всегда ненароком старался коснуться носом моих волос. Я делала вид, что не замечаю этого: в конце концов он и контрольные писал за меня. Я смотрела на обугливающееся пятно. Как же звали нашу химичку?.. Рыжую сухопарую даму лет сорока... Антонина Ивановна - почему я вспомнила не сразу?
|