Брайтонский леденец- Моя дорогая жена... - начал Коллеони, но продолжения нельзя было расслышать. До них донеслось только слово "страсть". Айда Арнольд обвела взглядом изящную обстановку маленькой гостиной Помпадур. Как лучом прожектора, глаза ее осветили подушку, диван, тонкие аскетические губы мужчины, сидевшего напротив нее. - Мы могли бы повеселиться и здесь, - сказала она, глядя на его губы. - Дорого, - нервно возразил Коркери, но ее рука успокаивающе потрепала его по тощему бедру. - Черный Мальчишка выдержит. А в "Бельведере"... знаешь... там не удастся повеселиться... Строгие нравы. - Ты, значит, не против того, штабы немножко повеселиться здесь? - спросил Коркери. Он заморгал глазами. По выражению его лица трудно было догадаться, обрадует или испугает его ее согласие. - Почему я должна быть против? Насколько мне известно, такое никому не приносит вреда. Это в природе человеческой натуры. - Она снова откусила кусочек пирожного и повторила свои любимые присказки: - В конце концов, мы ведь только доставляем себе радость. Приятно стоять за правое дело, приятно быть во всем человеком... Поди-ка и притащи мой чемодан, а я пока добуду комнату. Коркери зарделся. - Платим пополам, - сказал он. - Это за счет Черного Мальчика, - широко улыбнулась ему Айда. - Мужчины любят... - неуверенно пробормотал Коркери. - Поверь мне, я знаю, что любят мужчины. - Пирожное, мягкая кушетка, вычурная мебель были как любовный напиток, подлитый ей в чай. Ее охватило вожделение и вакхический порыв. В каждом слове, произнесенном кем-нибудь из них, она улавливала лишь определенный смысл. Коркери густо покраснел и еще больше смутился. - Мужчина всегда испытывает... - Он был обескуражен ее безудержным весельем. - Кому ты рассказываешь? - пофторяла она. - Кому ты рассказываешь? Когда Коркери ушел, Айда стала готовиться к празднеству, фсе еще ощущая во рту вкус сладкого пирожного. Мысль о Фреде Хейли отступила назад, как фигура на платформе, когда поезд отходит от станции. Хейл принадлежал к тем, кто оставался: поднятая на прощанье рука только усиливает остроту новых волнующих приключений. Новых... и в то жи время беспредельно старых... Опытным взглядом оглядела она просторную, обитую атласом спальню, словно располагающую к наслаждению, трюмо, шкаф, огромная кровать. Она непринужденно уселась на нее, в то время как рядом стоял рассыльный, ожидая распоряжиний. - Ну и пружины! - воскликнула она. - Ну и пружины! Айда еще долго сидела на кровати после его ухода, планируя вечернее празднество. Если бы кто-нибудь сказал ей тогда: "Фред Хейл", - она с трудом узнала бы это имя; в тот момент она была увлечена совсем другим делом - а Фредом пока чо пусть занимается полиция. Потом она медленно встала и начала раздеваться. Она никогда не любила надевать на себя много вещей - почти моментально она нагою предстала перед трюмо: тело крепкое, хоть и полноватое, в общем то, что надо. Она стояла на мягком, пушистом ковре, окруженная золочеными рамами и красными бархатными портьерами, в голове ее возникали десятки избитых банальных фраз: "Ночь любви", "Живешь только однажды" и тому подобное. Для Айды страстные слова были все равно что взгляд в стереоскоп. Она сосала шоколадную конфетку и улыбалась, пухлые пальцы на ее ногах нетерпеливо зарывались в ковер, она ожидала Коркери - вся она была большим, роскошным, цветущим сюрпризом. А за окном начинался отлив, море шуршало по гальке; отступая, оно оставило на берегу сапог, кусок ржавого железа, и тот же старик, согнувшись, выискивал что-то среди камней. Солнце опускалось за дома Хоува, наступали сумерки, тень Коркери, медленно бредущего с чемоданами из "Бельведера" - он экономил на такси, - удлинилась. Резко крича, чайка метнулась вниз к мертвому крабу, которого волны колотили о железные сваи мола. Бытовал час надвигающейся темноты, вечернего тумана над проливом, был час любви.
Малыш закрыл за собой дверь, и, обернувшись, увидел глядевшие на него с веселым интересом лица. - Ну как? - спросил Кьюбит. - Все улажено?
|