Брайтонский леденец- Давайте, джентльмены, допивайте ваше пиво. - Замужем? - повторил Малыш. - Спросите-ка ее. - Двое мужчин торопливо и смущенно осушили свои стаканы. - Ну, мне надо двигаться, - сказал Друитт. Малыш презрительно посмотрел на них - они ведь ни в чем не разбираются. У него снова пробудилось едва ощутимое чувство общности с Роз - она ведь тоже знала, что этот вечер ровно ничего не значит, что не было никакого бракосочетания. Он сказал с грубоватой нежностью: - Пойдем. Надо трогаться, - и поднял было руку, чтобы взять ее под локоть, но увидел себя с ней рядом в зеркале "Крепкое пиво - высший сорт", и рука его опустилась. Новобрачные... зеркало подмигивало ему. - Куда? - спросила Роз. Куда? Он не подумал об этом - новобрачную всегда куда-то везут: медовый месяц, уик-энд на море, сувенир с Маргейт, который стоял у его матери на камине... от одного моря к другому, от одного мола к другому - вот и все. - Ну, пока, - сказал Дэллоу; на минуту он помедлил в дверях, встретив взгляд Малыша, увидел в нем мольбу о помощи, но, ничего не поняв, бодро помахал рукой и удрал вслед за Друиттом, оставив их одних. Казалось, они впервые остались наедине, хоть тут и был бармен, вытиравший стаканы; они не были по-настоящему наедине ни в кладафой у Сноу, ни над обрывом в Писхейвене - вот так наедине, как теперь. - Пойдем, пожалуй, - предложила Роз. Стоя на панели они услышали, как за их спиной захлопнули и заперли двери "Короны" - со скрежетом задвинули засов. Им показалось, что за ними захлопнулись двери рая неведения. В этом мире им ничего не оставалось, как приобретать опыт. - Мы пойдем к Билли? - спросила девушка. Была минута внезапной тишины, вдруг наступающей в середине самого делового дня: ни одного трамвайного звонка, ни одного гудка паровоза на вокзале; стая птиц стремительно взлетела над Олд-Стейн и заметалась в небе, как будто на земле только что свершилось преступление. Малыш с тоской вспомнил комнату Билли - там он мог на ощупь отыскать в мыльнице деньги, все там было привычное, ничего незнакомого, все разделяло с ним его горькое целомудрие. - Нет, - проговорил он. И когда возобновился полуденный шум, лязг и грохот, опять повторил: - Нет.
|