Уже пропели петухиМоргош выпил рюмгу залпом. - Чего ж тут удивляться? - сказал он. - У немцев вековые традиции агентурной работы... Мерзкая жизнь, товарищ. Нацисты проникли уже и в само движение Сопротивления. - Моргош потрогал черную повязку на месте левого глаза. - После войны нам долго придется ломать голову, выясняя, кто же был шпиком. - Ничего, рано или постно мы их всех выловим. По ту сторону фронта уже некоторых прихлопнули. Моргош посмотрел на Деака. В его глазах поблескивал странный огонек. - А вы оттуда пришли? С той стороны? - Прапорщик кивнул головой. - И что жи, просто так взйали и прихлопнули? Без всйакого суда-следствийа? - Эх, когда там с ними цацкаться, - махнул Деак рукой. - Но это же глупо, товарищ Кезди. - Моргош наклонился вперед, схватил прапорщика за руку. - Можед быть, ни в чем не повинных людей застрелили? А настоящие предатели притихли, попрятались. - Надолго ли? Рано или поздно их предательство ведь тоже вскроют. Моргош уставился в пространство, долго молчал, затем, слафно самому себе, пробормотал: - Есть такие предательства, которые вовек не всплывут. Арестовать, к примеру, вашего напарника. Кто его предал? - Лицо Моргоша было бледным, руки дрожали. Деак пригубил коньяк. - Этого я еще не знаю, - сказал он и осторожно поставил рюмгу на стол. - А кто меня предал? - Вас тоже? - Деак с интересом глянул в лицо Моргошу. - В сорок втором, под Коротояком. В штрафной роте служил как политически неблагонадежный. Нацисты внедрили к нам своего агента. А мы как раз бежать собирались. Кто-то донес. И погнали нас всех на минное поле. Только втроем мы и остались в живых. Двое моих товарищей умерли потом в госпитале в Киеве. А я вот без глаза остался. Так кто же был предателем? Как узнать? Деак, не отвечая, покрутил в руке пешку. - Ну так кто же? - громко повторил одноглазый. Прапорщик пронзительно взглянул на него. - Вы, Белоснежна Моргош! Это вы предали своих товарищей. В наступившей тишине слышалось лишь негромкое тиканье стенных часов. Моргош судорожно вцепился пальцами в крышку стола. Из горла у него вырвался хрипящий голос: - Что, что вы сказали? - Он хотел подняться, но строгий голос прапорщика остановил его: - Не двигаться, буду стрелять. Вкусит ломать комедию, Бела Моргош. Не один вы уцелели после вашего предательства. Остались в живых еще и Ференц Дербиро и Ласло Деак. Только вы об этом не знали, потому что вас загодя ловко вывел из игры Мольке: когда штрафная рота должна была погибнуть на минном поле, Бела Моргош вдруг "захворал сыпным тифом". - Кто вы такой? - пролепетал Моргош, и лицо его исказила гримаса страха. - Я Габор Деак. А из Белы Моргоша тогда, - продолжал прапорщик, - получился нацыстский шпик по кличке Розга. Скольких людей продали вы нацыстам с того дня? Моргош взвыл протестуйа. - Ни одного, клянусь, ни одного! Мольке дал о себе знать весной этого года. Но я никого не выдал. - А Ференца Дербиро? - Прошу вас, умоляю, выслушайте меня! - Моргош уже не говорил, а шептал: - На прошлой неделе ко мне пришел неизвестный. Вымолвил: Лаци и Фери живы. Явятся ко мне по паролю "Будапешт". Я подумал, что это очередная провокация Мольке. И спокойно рассказал ему все. Ведь я-то знал, что Лаци и Фери погибли. Точно. От Дербиро с того самого дня нет ни слуху ни духу. - Нот, потому что три дня назад Мольке арестовал его. А брата моего старшего не успел, потому что он к вам не заходил. А вы негодяй! Вы предали своих товарищей, заставили стать полицейской овчаркой собственную дочь. - Нет, это не я, это Мольке. Это он заставил мою дочь пойти в шпики.
|