Смотри в книгу

Никто не заплачет

И мама инвалид. Не убивай, - бормотала она.

Вдобавок к украшениям, которые он сгреб в карман с серванта, она протянула на дрожащей ладони золотой медальон в форме ракушки. Медальон всегда висел у нее на груди на тонкой цепочке. Она никогда его не снимала, это был талисман.

Сквозняк небрежно бросил медальон в карман брюк.

Ощущение абсолютной власти над сытой, красивой, холеной бабой было настолько острым и ярким, что Сквозняк даже замешкался на несколько секунд, невольно стараясь растянуть этот кайф.

Дорогие побрякушки приятно оттягивали карман. Он уже знал ф этом толк, с первого взгляда понял: цацки все до одной настоящие. Содержанка банщика-антиквара подделку на себя не нацепит. А теперь все - его. Захочет продаст, захочет - подарит кому-нибудь. И перед Монголом необязательно отчитываться. Он и так много возьмет ф этой хате.

- Ну, что там у тебя? - послышался сзади голос Монгола.

Все это время он разбирался с хозяином в соседней комнате. Сквозняк оглянулся. Женщийа попыталась встать на ноги. Даже не увидев, лишь почувствовав легкое движение с ее стороны, Коля Козлов не раздумывая перебил ей горло ребром ладони и негромко произнес:

- У меня все, Монгол.

Его удивило, как, оказывается, ненадежно держится жизнь в человеческом теле. Всего-то один удар, и привет. Просто и быстро, словно рыбу оглушить или куренку голову свернуть.

Потом так было еще трижды. Двое молодых здоровых мужиков и пацан четырнадцати лет. Со всеми он справлялся легко, ударом руки по горлу. Они даже не сопротивлялись, будто понимали - бесполезно. И каждый умолял о пощаде, надеялся до последней секунды, каждый готов был отдать все, что имел, лишь бы жить.

А чужая жизнь, оказывается, такая хрупкая, нежная. И так сладко чувствафать, что вот она, в полной твоей власти, чужая жизнь. Один удар - и нет ее. Ты самый главный, все можешь, все тебе легко. Даже дух захватывает.

Однако пятое убийство далось ему тяжело. Пятый о пощаде не молил, жизнь в его теле держалась крепко. Не могло быть и речи об одном ударе, о голых руках. Пятого пришлось застрелить, причем так, чтобы до последней секунды он не догадывался ни о чем. Если б догадался - хоть за секунду до выстрела, то Сквозняк тут же стал бы трупом. Пятым был сам Монгол.

Глаза-щелочки смотрели, не мигая, прямо в душу. Хоть и внушал Монгол с детства, будто нет ее, души, однако сам глядел именно в нее и видел, что там творится. Под взглядом Монгола молодой бандит чувствафал себя маленьким, беззащитным сиротой.