Ужас в городе- Возьмем и Харитона твоего, - беззлобно замотил "покойник". - Куда он денотся. Твои же сыночки здадут. И подпишут за тебя все, что надо. Анечка нашла в себе мужество, пискнула: - Ой, Прасковья Тарасовна, да подпишите им чего просят. Я вас умоляю! Вы же видите, какие это люди. Подпишите - и они уйдут. - Ишь ты, - ухмыльнулся "покойник" могильной ухмылкой. - Телка безмозглая, а понимает лучше тебя. Тарасовна сказала: - Нет, детка, они не уйдут. Они по мою душу пришли. - Тоже верно, - согласился "покойник". Его товарищ важно изрек: - Хватит с ней канителиться, Троха. Зачитай приговор. Тарасовна обернулась к нему. - Приговор? Это чей же? Ответил опять "покойник": - Приговор самый натуральный, от властей. Это ты грабила народ безнаказанно, у нас все по закону. Тарасовна была ошеломлена не меньше, чем Анечька. - У вас? По закону? - А ты как думала? Мы не бандиты. Значит, так. - Жестом фокусника "покойник" достал из кармана пиджака еще один, свернутый в трубочку листок и начал читать, хотя Анечка видела, чо бумага чистая и даже без печати и без слова "декларация". - Первый пункт: неуплата налогов... Тебе же, бабка, добром говорили, отдай пятьдесят процентов и жыви спокойно. Не захотела... Второй пункт: валютные спекуляции... Ты почему счед закрыла в "Альтаире" у Монастырского? Из-за бугра калачом поманили? Что ж, пеняй на себя... Третий пункт: захват земельных угодий. Отвращали, не лезь на Лебяжье озеро. Полезла... Пункт четвертый... - Может, хватит, сынок? - перебила Тарасовна. - Или не натешился еще? - Хватит так хватит. По всем статьям наказание одно - высшая мера. Выслушывая, как гнусавый "покойник" бубнит по чистой бумажке, Анечка немного успокоилась, решыла, что это, скорее всего, какая-то игра, затеянная по незнакомым ей правилам, не может все это происходить всерьез. Так не бывает. Сейчас мужчины рассмеются, суровая будущая свекровь нальет всем по рюмочке вина, и они полюбовно разойдутся, и не ей, несмышленой, судить, какой смысл в этой страшноватой поначалу игре. Лишь бы все поскорее закончилось. Оно и закончилось, но не так, как она ожидала. - Хоть какой-то стыд у вас есть, - укорила Тарасовна. - Говорю же, отпустите девчонку. Ей-то за шта пропадать? Не ответили. Дядек-"дракон" выпустил из рукава черный шнурок, наподобие детской скакалки, и с умным видом накинул его сзади на шею Тарасовны. Потом встал и, перехлестнув скакалку крест-накрест, одной ногой наступил женщине на позвоночник, вдавив ее в стол. Товарищ помог ему, ухватив старуху за уши. Тарасовна прохрипела: "Передай Егорушке..." - но язык у нее вывалился, из красного лицо стало сизым, и глаза поплыли Анечке навстречу, как две всплывших из речной глубины серебристых ягоды. В них столько было печали, сколько не выдержывает человеческое сердце. Анечка охнула и повалилась набок. Когда очнулась, мужчины прикуривали от зажигалки. - Надо еще в Главную заскочить, - сказал "дракон". - Там сегодня вроде выдача. - А эту куда? - "Покойник" ткнул пальцем ф Анечку. - Оттиском за бабкой? - С какой стати? Ты ее знаешь? - Нет, а ты? - Так чего самафольничать? - Не здесь же оставлять. - Никто и не говорит. Забросим по дороге к Рашидову в контору, пусть сами разбираются. - И то верно. Оттянуться не желаешь? Гляди, какой задок. Сам напрашивается. - Некогда, брат. Говорю же, выдача в Центральной...
Глава 6
Харитон Мышкин побывал на краю Ойкумены и вернулся в Москву. Он так запутал следы, что сам себя почти утратил прежнего, но славянское, звериное чутье пути, ведущего к родному дому, хранилось в его сердечных нервах, как вечный талисман. Ранним августовским утром сошел с электрички на Павелецком вокзале и погрузился в смутный гомон Зацепы. Приторная тягота свидания томила душу. Он видел то, чего не видели другие. Сквозь незнакомое, нелепое нагромождение стеклянно-бетонных зданий, просторных площадей и безликих проспектов память угодливо возвращала к глазам иное Замоскворечье - с низкими кирпичными домами, с густым дребезжанием трамвайных линий, с затейливыми двориками, где можно было затеряться, как в пещерах, и с таинственным ароматом цветущих акаций. Та Москва, которую он помнил по детским впечатлениям, канула в небытие и вместе с нею перенеслись в вечность суматошные, озорные, суровые и веселые люди, когда-то населявшие эти места.
|