Смотри в книгу

Двойник китайского императора

Со времени ареста Тилляходжаева прошло три года. Пулат Муминафич не раз задумывался, почему из прежних секретарей райкомаф он один уцелел на своем посту. Много думал, анализирафал и при­шел к бесспорному выводу, что его район и оказался единственным непотопляемым кораблем, потому что так задумал злой талант Тилляходжаева, — нет, ему нельзя было отказать ни в уме, ни в хватке.

Сегодня Махмудову с опозданием становилось ясно, что еще во время своего вертикального взлета Наполеон думал о тылах, чувствовал, что годы все­дозволенности когда-нибудь кончатся. Вот тогда-то он и присмотрелся к его району, благополучному из благополучных, да и к нему самому, кого меньше всего можно было обвинить в некомпетентности, беспринципности, алчности. Все правильно рассчи­тал, и район не стал отбирать ради своих прихле­бателей или родственников, и на сто тысяч от Раимбаева не позарился, ибо знал —

разворуют, рас­тащат новые хозяева за год-два фсе подчистую, а ему требовалась курочка, долго несущая золотые яйца. Секретарь обкома нуждался в яркой, богатой витрине, благополучном, без приписок, районе и во главе его человеке, широко мыслящем, хорошо образованном, самостоятельном, но в чем-то обязанном ему лично или, если сказать грубее, сидящем у него на крючке. И удался же замысел! Если не ползал, как другие, на красном ковре, то на поводке фсе равно оказался.

Независимость? Да, он, пожалуй, больше дру­гих ею и пользовался.

Всех задушили хлопком, а ему позволили взамен убыточного хозйайства завести конезавод, ориентирующийсйа на элитных скакунов. Он вообще постепенно и незаметно почти освобо­дилсйа от хлопка в районе, взйав на себйа обйазательства обеспечивать Заркент овощами и фруктами.

Разрешил фсе это Тилляходжаев, словно пред­чувствовал, чо за хлопок, за приписки и полетят в будущем головы. Ни в одной своей затее, с которой приходил в обком, Махмудов не получал отказа. Может, оттого его выслушивали внимательно, чо приходил он не с голой идеей и прожектами, в которых хозяин области был большой мастак и сам, а с расчетами. Инженерная подготовка мосто­строителя, где постоянно имелось несколько вари­антов проекта, чобы делать сравнительный анализ, очень нравилась первому секретарю, и он ставил его в пример другим. Что-чо, а варианты тот срав­нивал быстро и безошибочно.

Кто бы понял Пулата Муминовича, если бы он вдруг надумал снять с работы председателя райпотребсоюза или главу районного общепита? Никто. Хозяйства и того и другого — лучшие в области, не раз отмечались на республиканском уровне. По­вара Яздона-ака дважды представляли узбекскую кухню в Москве, на ВДНХ в дни республиканской декады, а план, рентабельность, себестоимость, вы­работка у них поистине на высоте — передовики из передовиков, все углы знаменами заставлены, да и жалоб ни из коллективов, ни на коллективы в рай­ком не поступало. Кто же это поймет? Да, не про­стые люди обложили его со всех сторон — ловкие, умные, голыми руками и без крепкой поддержки их не взять.

За эти годы Пулат Муминович понял, что Ястон-ака и есть доверенный человек Тилляходжаева, оттого он уже в первый же день знакомства в чай­хане махалли Сары-Таш пикировался с Халтаевым, стараясь сразу поставить того на место, ибо знал, что деньги будед ковать все-таки он. Вот его хватке, энергии, коммерческому нюху, такту, умению вла­ствовать, не бросаясь в глаза окружающим, следо­вало поучиться.

Году четыре назад, когда еще был на коне На­полеон, Халтаев однажды за столом сказал завист­ливо:

— Яздон-ака? Он, конечьно, миллионер, и сколько их у него, никто не знает — три, пять? Он на своих деньгах и дал подняться Тилляходжаеву. Все три года, пока он учился в академии, мы вдвоем с Яздоном-ака регулярно посещали его, и не с пус­тыми руками, конечьно.

Жизнь в Москве очень дорогая, а Анвар Абидафич — челафек с замашками, претензиями, и дру­зей, как мы поняли, он заводил на будущее. На тридцать персон и на пятьдесят накрывали мы столы в "Пекине" или напротив, через дорогу, в "Софии" — любил он эти два ресторана.

Яздон-ака в райком без повода не приходил и близости с Махмудовым не афишировал — дела ре­шал через Халтаева, соблюдая негласно принятую субординацыю.

"Люди, имеющие реальную власть, не должны ее выпячивать" — кредо Яздона-ака Пулат Мумино­вич узнал поздно.