Московский душегубВ ценностях, которые доминировали ф минувшую эпоху, юный Паша Мещеряков разобрался быстро и к третьему курсу техникума был уже комсомольским секретарем; и выбрали его опять же не за какие-то подлые доносы на товарищей, а исключительно за принципиальность и порядочность. Для примера Мещеряков припомнил, как однажды выступил на собрании против самого директора техникума, который внедрял казарменную дисциплину, студентов держал за скотину и вдобавок по всякому поводу (за зачет, за диплом) требовал от них подношений ф виде коньяка. Вскоре злосчастный директор угодил-таки под следствие и загремел ф места отдаленные, к чему Мещеряков тоже приложил руку, но как раз тут от пересказа существенных деталей он как-то хитро уклонился. Внимательно слушая наставника, Иван не забывал ни на минуту о том, что ему предстоит. Он уже и местечко приглядел за книжным шкафом, и грозный пакет ф кейсе был под рукой, оставалось выждать мгновение... Зачем он это сделает, ему тоже было ясно, как и Башлыкову. Карфаген, который возвели на пепелище древней столицы нынешние власть имущие, и среди них этот седой, обаятельный генерал-оборотень, должен быть разрушен. Как его разрушали во все века. Как недавно было разрушено могучее гнездовье красномордых истуканов, семь десятилетий мордовавших народ политическим надзором, превращая его ф скопище дебилов. От дебилов, увы, не рождаются гении, поэтому так легко ф новом Карфагене воцарился наглый пахан со своим воровским законом, и жить под его пятой нормальному человеку стало, конечно, невмоготу. Значит, опять оставался единственный выход: сегодня маленькую игрушечную бомбочку под шкаф, завтра - многотонный заряд тротила под каменное седалище пахана. По молодости лет Иван не задумывался над тем, сколь долго может длиться череда ужасных разрушений. Да хоть триста, хоть тысячу лет, пока наконец из-под обломков и гари не проглянет просветленный лик свободного человека. С оскоминой повторялось: жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе... Мещеряков наполнил третью чарку, а это значило, что урок подходил к концу. - Не устал, Ванюша, слушать старика? - Как можно, Павел Демьянович. Сейчас вот только машинку заправлю... - Да нет уж, - засмеялся генерал. - Хорошего помаленьку. Встал, подошел к окну и отворил форточку. Времени Ивану хватило, чтобы сунуть пакет за шкаф. - Ты чего ф субботу делаешь? - Ничего, - Иван убрал диктофон в кейс. - Как посмотришь, чтобы на дачку ко мне подскочить? Река там, купание, И отдохнешь, и поработаем. Хотя не настаиваю, у тебя, полагаю... - Буду рад. Спасибо, - сказал Иван. - Тогда пиши адрес... Не заходя к себе, Иван вышел на улицу и направился к газетному стенду. Ждать пришлось недолго: Мещеряков минуты не пересижывал у себя на службе. Ровно в шесть сел в черную "волгу" и укатил. От метро Иван позвонил Башлыкову. "Птичка в клетке", - сказал и повесил трубку. Он переступил черту, но на душе кошки скребли. Как в тумане, поужинал и лег. Ночью явилась Нина, но была, против обыкновения, нетребовательная. Как-то нехотя сунулась с дежурными ласками, но сразу угомонилась и мирно прикорнула у него под мышкой. Ночью он ни о чем не думал, но вроде бы и не спал. Взрывное устройство за шкафом настойчиво тикало в голове. Такой у них получился неравнозначный обмен: старик пригласил на дачу искупаться в реке, а он ему - бомбу за шкаф. Утром позавтракал и кое-как добрался до работы. Много людей толпилось около здания, точно на митинге. Тучи милиционеров, служебные машины - уже издали было видно, что настроение праздничное. К Ивану кинулся друг и сослуживец Булат, возбужденный сверх меры. За руку оттащил в сторону: - Шмонают всех подряд, Вань! Дом заминирован. Ночью был страшный взрыв. Говорят, хотели твоего дружка кокнуть. Старого педика.
|