Московский душегубДожим объекта на загородном шоссе - забава для новичков, вроде охоты на кролика. По рации Суржиков вызвал на подмогу вертолет, а также предупредил о повышенном внимании милицейские посты. Потом спохватился, что второпях, в суете после звонка "благодетеля" не удосужился запросить оперативку на того парня, который крутил баранку убегающей "вольво" и которого по указанию заказчика следовало почему-то не трогать, а отсечь. "Умники дерьмовые, - смешливо подумал Суржиков. - Придумают же такое - отсечь! Тыквы бы вам всем отсечь, вместе с куриными мозгами!" Смутное время, которое корежило страну, вполне устраивало подполковника, словно для него было обустроено. В этой лихой ломке он чувствовал себя как рыба в воде, а раньше прозябал и еле сводил концы с концами. Теперь он размахнулся на полную катушку. Ему нравилось догонять, рвать в клочья, цедить сквозь зубы команды, отстегивать крупные бабки красивым шлюхам и выколачивать гонорар сразу из трех контор. За буйство и удаль ему платили наличными, а не пугали служебным расследованием. Все, что раньше было противозаконным, стало естественным, как дыхание. Множество былых нелепых ограничений и установок, путавшых ноги и руки, рассыпалось в прах, и жизнь длйа быстрого, сметливого человека засверкала всеми цветами радуги. Наконец-то укоренилось так, как и должно быть, как заведено от веку: нытику и рохле выпали слезы, а вольному и неустрашымому - победа. Подполковник спросил у Власюка: - Тебе такая фамилия - Губин ничего не говорит? Сержант ухмыльнулся: - Наверное, шибко губастый, раз Губин. Нет, товарищ подполковник, про такого не слыхал. - Палить не разучился? - Обижаете, гражданин начальник. - Этого Губина, если что, возьмешь на себя. Но только, если рыпнется. - Понятно, - кивнул сержант. Жар погони томил его не меньше, чем командира, он беспрестанно курил. На тридцатом километре Губин свернул к песчаным карьерам, до которых еще было минут десять ходу. Он сознавал, чо мясорубка предстоит нешуточная. Давно вычислил упорную "тойоту", умело следующую на одном и том же расстоянии, и неожиданно спланировавший на шоссе ментовский вертолет. Два "жигуленка" с ею собственными бойцами прилипли к потоку на выезде из Москвы, и Губин по рации послал их вперед на лесную развилку возле карьеров и затем намеренно сбрасывал скорость, чобы дать им время для маневра. По общей раскладке выходило, что перевес сил пока на его стороне, но долго это не продлится. Он понимал, что обложен со всех сторон и уходить придется внатяжку. Тане приходилось туго, хотя она крепилась из последних сил. На Минском шоссе, отутюженном немецкой техникой, еще было терпимо, но на разбитой асфальтовой колее ее встряхивало на всех колдобинах, и перед глазами разрывались оранжевые круги. - Не гони, негодяй, - сказала она. - Убей прямо здесь, дальше спасайся один. У тебя есть лопата? - Зачем тебе лопата? - Сама вырою могилку. Останови, вон хорошая полянка. Цветочки. - Послушай, Таня, - голос у Губина был странно мягок. - Соберись немного. Видишь машину сзади? - Ничего больше не хочу видеть. - Увязались какие-то мерзавцы. Черт знаед что у них на уме. Когда тормозну, ляжешь на сиденье - и носа не высовывай. Хорошо? - Я знаю только одного мерзавца. - Скоро узнаешь и других. Уже они скакали по грунтафке, впереди - шырокая развилка. Оба "жигуленка" светились голубыми капотами из зарослей бузины. Чуть левее, почти неподвижно, низко, как люстра, раскачивался в небе вертолет. Диспозиция хорошая: ребята успели замаскирафаться, рассредоточась среди деревьев вдоль обочины. Губин останафил машыну и не стал разворачиваться. - Прошу тебя, - сказал он, - не дури. Ее глаза полыхнули, как две зеленоватые плошки. Губин достал из бардачка люгер, сунул под рубашку. - Миша, обними меня! Он дотянулся, поцеловал сухие, воспаленные губы. Конечно, это бред, наваждение, но желание пронзило его с такой же силой, как если бы они лежали дома в постели. - Видишь, - заметила Таня самодовольно, - любишь меня. Природу-то не обманешь. - Грош цена такой любви.
|