Брайтонский леденецОна сняла шляпу и плащ... Так начинается смертный грех. "Вот за что людей обрекают на адские муки", - подумал он... В передней зазвенел колокольчик. Малыш не обратил на него внимания. - Субботний вечер, - проговорил он, ощущая горечь во рту, - пора ложиться в постель. - Кто это? - спросила девушка, когда колокольчик снова зазвенел; он с уверенностью сообщал тому, кто стоял снаружи, что дом уже больше не пуст. Она пересекла комнату и подошла к Малышу, лицо ее было бледно. - Это полиция? - спросила она. - Почему это должна быть полиция? Кто-нибудь из приятелей Билли. - Но ее предположение поразило его. Он стоял и ждал звонка. А тот больше не звонил. - Ну, не можем же мы стоять так всю ночь, - сказал он, - давай лучше ляжем спать. - Он почувствовал сосущую пустоту внутри, как будто несколько дней ничего не ел. Снимая пиджак и вешая его на спинку стула, он старался делать вид, что все идед своим чередом. Обернувшись к ней, он увидел, что Роз не сдвинулась с места; тоненькая, полуребенок, она стояла, дрожа, между умывальником и кроватью. - Ага, - начал он издеваться над ней, а у самого во рту пересохло, - значит ты трусишь"! - Он как бы вернулся на четыре года назад и подбивал школьного товарища на какую-то проделку. - А ты разве не трусишь? - ответила Роз. - Я? - Он неуверенно засмеялся в ответ и шагнул вперед, в нем едва лишь теплилась чувственность; как насмешка вспомнилось ему вечернее платье, обнаженная спина, "Я полюбил тебя с первого взгляда в Санта-Моника..." В каком-то порыве гнева Малыш взял ее за плечи и подтолкнул к кровати... Он спасся от района Парадиз, а пришел вот к этому... - Смертный грех, - проговорил он, впитывая в себя аромат невинности, стараясь ощутить вкус чего-то похожего на причастие... Медный шар кровати, безмолвный, испуганный и покорный взгляд Роз... Он сокрушил все в безрадостном, грубом и решительном объятии... крик боли, а потом снова трезвон колокольчика. - Боже мой, - проговорил Малыш, - неужели нельзя оставить человека в покое? - Он открыл глаза в полумраке комнаты, чтобы посмотреть, что он наделал, - это показалось ему больше похожим на смерть, чем конец Хейла и Спайсера. - Не ходи. Пинки, не ходи! - умоляла Роз. Его охватило странное чувство торжества: вот он и достиг вершины человеческого бесстыдства - в конце концов это не так уж и сложно. Он подверг себя этому испытанию, и никто не посмеялся над ним. Не нужно ему ни Друитта, ни Спайсера, только... В нем проснулась слабая нежность к соучастнице его подвига. Он протянул руку и ущипнул ее за мочку уха. А в пустом холле заливался колокольчик... С Малыша как будто свалилась огромная тяжесть. Теперь он мог встретиться с кем угодно. - Придется пойти узнать, что этот стервец хочет. - Не ходи, Пинки, я боюсь! Но он чувствовал, что больше никогда ничего не будет бояться; убегая с ипподрома, он боялся, боялся боли, а еще больше боялся вечного проклятья - внезапной смерти без отпущения грехов. А теперь ему казалось, что он уже проклят, и больше ему никогда не придется ничего бояться... А мерзкий звонок все звенел, проволока гудела в передней... Над кроватью горела лампочка без абажура - девушка, умывальник, закопченное окно, неясное очертание какой-то трубы, голос, шепчущий: "Я люблю тебя. Пинки". Так вот что такое ад, нечего тут беспокоиться, ведь это его собственная, привычная комната. Он сказал:
|