Брайтонский леденец- Извини меня, Пинки. Видишь ли... - она стыдливо выдавила из себя эти слова, как будто призналась, что пошла на переговоры с его врагом, - я ходила в церковь. - Зачем это? - спросил он. - Не знаю, Пинки. Мне стало как-то не по себе. Вот я и надумала пойти испафедаться. Он усмехнулся, глядя на нее. - Исповедаться? Шикарно. - Вкушаешь ли, я хотела... я думала... - Господи Боже, чо ты там думала? - Я хотела преисполниться благодати, когда буду выходить за тебя замуж. - Она даже не взглянула в сторону Дэллоу. Религиозный термин прозвучал в ее устах странно и педантично. На грязной улице стояли два католика. Они понимали друг друга. Она произносила слова, обычныйе и для рая и для ада. - Ну, и что же, испафедалась? - Нет. Я пошла, позвонила в звонок и спросила отца Джеймса. Но вдруг сообразила. Нельзя мне исповедаться. И ушла прочь. - Она прибавила со страхом и вместе с тем с грустью: - Мы ведь совершаем смертный грех. Малыш отвотил с горьким и невеселым злорадством: - Нам никогда не придется больше ходить на исповедь, пока мы живы. - Теперь он заслуживал кару пострашнее: школьный циркуль был далеко позади, да и бритва тоже. Сейчас у него было такое чувство, будто убийство Хейла и Спайсера обычное дело, детская забава, и он уже далеко от всего этого ребячества. Убийство, только привело его к этому... этому падению. Сознание собственной значительности наполнило его благоговейным трепетом. - Нам, пожалуй, нужно трогаться, - заметил он, почти нежно коснувшись ее локтя. Снова, как уже было однажды, он почувствовал, что нуждается в ней. Друитт приветствовал их ожывлением, приличествующим официальному лицу. Казалось, шта он произносит фсе эти свои шутки во время процесса с тайным намерением дафести их до слуха судьи. В бесконечном коридоре мэрии, ведущем к смертям и рождениям, стоял запах дезинфекции. Стены были облицафаны плитками, как в общественной уборной. Кто-то обронил на пол розу. Друитт продекламирафал торопливо и небрежно:
|