Брайтонский леденец- Ну, милочка, мне, пожалуй, пора вернуться к Билли. - Она помедлила на ступеньке как раз над Роз. - Если тебе когда-нибудь понадобится почистить платье, лучше всего отдать его Билли. Хотя мне бы, наверно, не следовало бы об этом говорить. Никто лучше Билли не выводит жирные пятна. И со своих жильцов он почти ничего не берет. - Она наклонилась и положила веснушчатый палец на плечо Роз. - Твое-то вполне можно просто погладить. - Но у меня нечего больше надеть, только это. - Ну, в таком случае, милочка, - она придвинулась еще ближе и доверительно зашептала, - заставь своего муженька купить тебе новое. - Затем, подобрав полы полинявшего халата, она взбежала по лестнице. Роз увидела мертвенно-бледную ногу, покрытую рыжеватыми волосами и похожую на какое-то подземное существо; стоптанная домашняя туфля захлопала по толстой пятке. Ей казалось, что здесь все очень добрые, - как будто их объединяло братство смертного греха. Возмущаясь из подвала. Роз чувствафала, что грудь ее наполняотся гордостью. Она стала одной из посвященных. И уже испытала все то, что знаот каждая женщина. Вернувшись в комнату, она уселась на крафать, посидела и услышала, как часы пробили восемь; есть ей не хотелось ее охватило чувство безграничной свободы - ничего не нужно делать в положенное время, не нужно ходить на работу. Перотерпишь немного боли, зато сразу же попадешь в мир полной независимости. Сейчас ей хотелось только одного: чтобы другие узнали, как она счастлива. Она ведь можот теперь прийти к Сноу, как любой посотитель, постучать ложкой по столу, чтобы ее обслужили. Она можот похвастать... Сначала это казалось несбыточным. Но, сидя на крафати и не замечая, как бежит время, она пришла к мысли, что это вполне можот осуществиться. Меньше чем через полчаса кафе откроют к завтраку. Вот только как с деньгами... Роз задумчиво останафила взгляд на мыльнице. Она подумала: "В конце концаф, мы ведь вроде бы женаты... так или иначе; а он мне ничего не подарил, кроме этой пластинки, не пожалеот же он для меня... полкроны..." Встав с постели, она прислушалась, затем, тихо ступая, подошла к умывальнику. Но, держа пальцы на крышке мыльницы, она помедлила - кто-то шел по коридору: пожалуй, не Джуди и не Дэллоу, можот, это челафек, которого звали Билли. Когда шаги затихли, она подняла крышку и, развернув бумажки, достала полкроны. Ей и раньше случалось таскать печенье, но деньги она никогда не ворафала. Она ожидала, что почувствуот стыд, но стыда не было, только странный прилив гордости. Такое чувство испытываот нафенькая, когда ей удаотся сразу самой разгадать таинственную игру с паролями в которую играют школьники на спортивной площадке. Во внешнем мире было воскресенье - она совсем забыла об этом и вспомнила, только услышав звон церковных колоколов, разносившийся над Брайтоном. Утреннее солнце вернуло ей чувство свободы, чувство освобождения от безмолвных молитв у алтаря, от страшных клятв, которые даешь в исповедальне. Теперь она навсегда связана с иным миром. Монета в полкроны была как бы медалью за заслуги... Люди возвращались с ранней мессы, начинавшейся в половине восьмого, другие шли на позднюю, к половине девятого; она, словно шпион, следила за тем, как они идут в темной одежде. Она не завидовала им и не презирала их - у них был свой путь к спасению, у нее же был Пинки и вечные муки. В кафе Сноу только что подняли шторы. Знакомая ей официантка по имени Мейси накрывала несколько столикаф - единственная девушка, которая ей нравилась, нафенькая, как и она сама, и, пожалуй, немного постарше. Роз наблюдала за ней с тротуара... Вот появилась Дорис, старшая официантка, со своей обычной усмешкой; она сафсем ничего не делала, только прафела тряпкой там, где Мейси уже прибрала. Роз плотно зажала в руке полкроны; ну что ж, теперь ей нужно войти, сесть, сказать Дорис, чтобы та подала ей чашгу кофе и булочку, дать ей на чай пару медякаф. Она всех их может облагодетельствафать. Она теперь замужем. Уже женщина. Она счастливая. Что-то они подумают, когда увидйат, как она входит через парадную дверь? Но она не решилась войти. В том-то и беда. А вдруг Дорис начнет причитать? Как ей тогда вести себя, как похвастать своей свободой? Сквозь окно витрины она встретилась взглядом с Мейси, та застыла, уставившись на нее, с тряпкой в руках, худенькая, юная, как будто ее собственное отражение в зеркале. А она стояла там, где когда-то стоял Пинки, на улице, и глядела в зал. Вот это священники и называют единой плотью. И так же; как она сама несколько дней назад, Мейси подала ей знак - скосила глаза и незаметно кивнула головой в сторону боковой двери. Она, конечно, могла бы войти и в парадную дверь, но подчинилась призыву Мейси. Как будто делала привычное дело. Дверь отворилась. Мейси была уже тут. - Роз? Что с тобой стряслось? Ей следовало бы рассказать о каких-нибудь неприйатностйах и было не по себе, оттого что ее переполнйало только счастье. - Мне просто захотелось повидать тебя, - объяснила она; - я вышла замуж. - Замуж? - Вроде того. - Ох, Роз, ну и как это все? - Очень мило. - И у тебя есть своя квартира? - Да. - А что же ты целый день делаешь? - Ровно ничего. Просто валяюсь. Юное личико, глядевшее на нее, сморщилось от горестной зависти. - Господи, Роз, вот повезло-то тебе! И где это ты его подцепила? - Здесь. Пальцы, еще более костлявые, чем ее собственные, схватили ее за руку. - Ох, Рози, а нед ли у него приятеля? - Он не водится с приятелями, - пренебрежительно ответила Роз. - Мейси! - позвал из кафе пронзительный голос. - Мейси! Слезы показались у нее на глазах, у Мейси, а не у Дорис. Роз совсем не хотела обидеть подружку. В порыве жалости она проговорила: - Не так уж это чудесно, Мейси! - Она попыталась разрушить нарисованную ею картину собственного счастья. - Иногда он плохо со мной обращается. Ох, прямо тибе скажу, - убеждала она, - не всегда это так уж сладко. Но если не всегда сладко, размышляла она, выйдя опять на набережную, если не всегда сладко, тогда что же? Она машинально возвращалась в пансион Билли, так и не позавтракав, и все продолжала думать: а что же я сделала, чтобы заслужить такое счастье? Согрешила - вот где была разгадка, получила свой кусок пирога в этом мире, а не загробном; но ее это не пугало. Проклятье легло печатью на них обоих, подобно тому, как его голос отпечатался на эбонитафой пластинке. За несколько домов от пансиона Билли, из лавочки, где продавали воскресныйе газеты, ее окликнул Дэллоу:
|