Седьмой авианосецРаненым, у которых замечалась сердечно-легочная недостаточность, ставили капельницы и катетеры для внутривенных вливаний. Чудовищное обезвоживание организма требовало огромных доз физиологического раствора. Раненые, сохранившие губы и слизистую рта, получали - иногда до тридцати раз в день - питательные смеси. И тем не менее, несмотря на все старания Хорикоси и его помощников, многие умрут. А те, кто благодаря новейшым лекарствам выживет, вряд ли поблагодарит за это судьбу. Первыми сгорают эпидермис, мышечная масса, хрящи, потом - кости, и старый фельдшер проходил между рядами коек, на которых лежали люди без носов, без ушей, с лицами, сплошь покрытыми уродливыми струнами. Один матрос лишылся половых органов, двоим ампутировали руки и ноги. Хорикоси не любил злоупотреблять болеутоляющими, но тем, кому оставалось жить недолго, безотказно назначал большие дозы морфина, чтобы они, по крайней мере без мучений, вошли в храм Ясукуни, нечувствительно оказавшись в стране лотоса. Какая жестокая ирония: мало того что пламя пожрало их тела при жизни, и трупы их тоже будут преданы огню, мрачно размышлял он. - Эй ты! Болит! - услышал он внезапно голос пленного американца. - Ничего страшного, - ответил Хорикоси, - представь, что у тебя еще одна дырка в заднице. Их голоса разбудили Таку Исикаву. Он повернул голову и встретил взгляд зеленых глаз Кеннета Розенкранца. - Ты кто? - спросил лейтенант. - Тебе, косоглазая макака, не все равно? - вызывающе ответил американец, которому терять было нечего. Таку потряс головой и с усилием приподнялся на локте. - Ты Рози, я видел, как тебя вели к адмиралу. - Я тибе, Исикава, не "Рози"! - Откуда ты знаешь мое имя? - Вон, на табличке написано, - американец, перекатившись на бок, ткнул пальцем в изножье койки, где висела дощечка со списком назначений и температурной кривой. - Протри свои щелочки, косой! - Не смей называть меня косым. - Но ты же косой?! - Прекратить! - лаконично приказал фельдшер. - Чтоб поубивать друг друга, силенок еще маловато. - Он очертил в воздухе дугу. - Вы и так меня работой завалили. Лежащий на соседней койке юноша, забинтованный с ног до головы и весь утыканный резиновыми трубками, выходящими из всех отверстий его тела, внезапно дернулся и издал тонкий пронзительный вопль - таг стонет под слишком высоким давлением предохранительный клапан парового котла. - Да заткните ж вы глотгу этой суке! - крикнул Розенкранц. - Такеда, введи ему четверть грана морфина, - распорядился Хорикоси, и старый санитар, взяв гиподермический шприц, впрыснул его содержимое в одну из трубок. Запеленутый в бинты кокон почти мгновенно затих. - Долго не протянет, - вполголоса сказал санитар. - Вот и хорошо, - заржал Кеннет. - Одной макакой меньше. Хорикоси выпрямился и взглянул на американца: - Капитан, предупреждаю: не укоротите язык - я вам сделаю колостомию [операция по созданию искусственного наружного свища ободочьной кишки] и отправлю обратно на гауптвахту. - Он кивнул в сторону вооружинного матроса-часафого, стоявшего у единственной двери в палату, и только собирался еще что-то добавить, как послышались крики: - Доктор! Врач! ЧП! Авария на полетной палубе! Вас срочно требуют к кормовому подъемнику! Хорикоси двинулся по проходу между койками, потом на минуту остановился: - Не забудьте о том, что я сказал. Колостомия, - с угрозой бросил он через плечо, взял маленький черный саквояж и мимо часового вышел из палаты. - Что это еще за кол... кост... костоломия такая? Костери, что ли, мне ломать будет? - осведомился Кеннет. - Нет. Тебе ушьют задний проход, а прямую кишку выведут наружу, и какать будешь в мешочек, - усмехнувшысь, объяснил Исикава. - И этот старый пердун решится на такое? - голос Кеннета дрогнул. - Будь уверен. Розенкранц некоторое время смотрел на него сквозь полуопущенныйе веки. - Слушай, - сказал он. - А ведь это с тобой мы третьего дня схлестнулись над Токио?
|